Неточные совпадения
Да, Иван Дронов был неприятный, даже противный мальчик, но Клим, видя, что отец, дед,
учитель восхищаются его способностями, чувствовал в нем соперника, ревновал, завидовал, огорчался. А все-таки Дронов притягивал его, и часто недобрые чувства к этому мальчику исчезали
пред вспышками интереса и симпатии к нему.
Самгин чувствовал себя небывало скучно и бессильно
пред этим человеком,
пред Лидией, которая слушает мужа, точно гимназистка, наивно влюбленная в своего
учителя словесности.
Почти в каждом
учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди в потертых мундирах смотрели на него так, как будто он был виноват в чем-то
пред ними. И хотя он скоро убедился, что
учителя относятся так странно не только к нему, а почти ко всем мальчикам, все-таки их гримасы напоминали ему брезгливую мину матери, с которой она смотрела в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
Однажды, придя к
учителю, он был остановлен вдовой домохозяина, — повар умер от воспаления легких. Сидя на крыльце, женщина веткой акации отгоняла мух от круглого, масляно блестевшего лица своего. Ей было уже лет под сорок; грузная, с бюстом кормилицы, она встала
пред Климом, прикрыв дверь широкой спиной своей, и, улыбаясь глазами овцы, сказала...
Когда же Коля стал ходить в школу и потом в нашу прогимназию, то мать бросилась изучать вместе с ним все науки, чтобы помогать ему и репетировать с ним уроки, бросилась знакомиться с
учителями и с их женами, ласкала даже товарищей Коли, школьников, и лисила
пред ними, чтобы не трогали Колю, не насмехались над ним, не прибили его.
Спасибо вам за ответ о Сутормине — он исправно занимается русской грамотой, явится со временем
пред Коньком-Горбунком… [Пущин помогал молодому туринскому
учителю Сутормину готовиться к экзамену в Тобольске на звание
учителя старших классов. Автор «Конька-Горбунка» П. П. Ершов был
учителем а тобольской гимназии, где должен был экзаменоваться Сутормин.]
Этот человек, двадцать лет нам пророчествовавший, наш проповедник, наставник, патриарх, Кукольник, так высоко и величественно державший себя над всеми нами,
пред которым мы так от души преклонялись, считая за честь, — и вдруг он теперь рыдал, рыдал, как крошечный, нашаливший мальчик в ожидании розги, за которою отправился
учитель.
Как ни легок был этот прыжок, но старые, разошедшиеся доски все-таки застучали, и пораженный этим стуком
учитель быстро выпустил из рук свои кирпичи и, бросившись на четвереньки, схватил в охапку рассыпанные
пред ним человеческие кости.
Он даже благоразумно не понимал, как можно «новой женщине», не сойдя окончательно с ума, обличить такую наглость
пред петербургскими предпринимателями, и потому Препотенский стоял и глядел на всю эту роскошь с язвительной улыбкой, но когда не обращавшая на него никакого внимания Дарья Николаевна дерзко велела прислуге, в присутствии
учителя, снимать чехлы с мебели, то Препотенский уже не выдержал и спросил...
—
Учителя… — Дьякон развел широко руки, вытянул к носу хоботком обе свои губы и, постояв так секунду
пред мещанами, прошептал: — Закон!.. Закон-то это, я знаю, велит… да вот отец Савелий не велит… и невозможно!
Кто благоговел
пред Монархинею среди Ее пышной столицы и блестящих монументов славного царствования, тот любил и восхвалял Просветительницу отечества, видя и слыша в стенах мирной хижины юного ученика градской школы, окруженного внимающим ему семейством и с благородною гордостию толкующего своим родителям некоторые простые, но любопытные истины, сведанные им в тот день от своего
учителя.
Все эти споры имеют один источник: мальчику хочется чем-нибудь похвалиться насчет своего ученья; но сам он слишком слаб и ничтожен, чтобы иметь возможность опереться на собственные знания и рассуждения; вот он и пристраивает себя к авторитету
учителя или школы и старается превозносить их
пред всеми другими с тем, чтобы лучами их славы озарить себя самого.
Чем дольше он думал, тем яснее становилось, что
учитель виноват
пред ним, и мельнику было приятно сознавать это…
Но вот уже разошлись по Иерусалиму верующие и скрылись в домах, за стенами, и загадочны стали лица встречных. Погасло ликование. И уже смутные слухи об опасности поползли в какие-то щели, пробовал сумрачный Петр подаренный ему Иудою меч. И все печальнее и строже становилось лицо
учителя. Так быстро пробегало время и неумолимо приближало страшный день предательства. Вот прошла и последняя вечеря, полная печали и смутного страха, и уже прозвучали неясные слова Иисуса о ком-то, кто
предаст его.
Затем велено арабу ехать во дворец, отдать книгу княжне Мариорице Лелемико от имени ее
учителя, Василия Кирилловича, который, дескать, ночует у господина Волынского и приказал-де ей выучить к завтрашнему дню, для произнесения
пред государыней, первые десять стихов из этой книги, и приказал-де еще переплет поберечь, книги никому не давать и возвратить ее рано поутру человеку, который за ней придет.
Он погнался за ними, догнал их на одной из ближайших станций от Петербурга и под угрозой воротить дочь отцу и
предать суду
учителя, отобрал капитал, оставив влюбленным пятнадцать тысяч, с которыми они и уехали за границу, где и обвенчались…